Конец Бесконечности

Анубис остановился посреди идеальной черноты скальной поверхности П'халара. Потом обернулся и посмотрел на камень за своей спиной. Тут же скальная поверхность потеряла свои четкие очертания, завертелась плавным вихрем и потянулась вверх, при этом не теряя своей твердости и тонкой геометрии очертаний. Скала замерла, приняв очертания трона, Анубис опустился на него, положил ладони на подлокотники и глубоко вздохнул, ощущая мертвое пространство вокруг себя. Потом он поднял руку и слегка взмахнул кистью. Воздух перед ним сгустился, замерцал сияющей чернотой, словно впитывая ее из окружающего мира, а потом посреди образования возникла светлая поверхность, по которой плыли размытые образы. Анубис склонил голову набок, словно ища правильный ракурс, образы сфокусировались. Это был вид на одну из планет Империи. Правда, что такое империя Анубис не знал – ему это просто не нужно. Планета, известная в мире людей как Элеммир медленно и величаво вращалась в космосе. Количество смертей на свежеосвоенной планете радовало Анубиса настолько, что он даже в чем-то покровительствовал ей… Образ сменился. Планета кружилась медленно и тяжело, показывая свои черные бока, покрытые болезненной сеткой огненных трещин. Анубис понял, откуда был такой приток свежей и чистой энергии в П'халар. Бог Смерти сразу узнал почерк Времени, своего Отца. Он благодарно кивнул, мысленно вознося ему хвалу, и удивленно почувствовал слегка горький эмоциональный посыл. Следующий образ… Мир, заполненный жизнью. Анубис приблизился, прислушиваясь к кипению слов, мыслей, эмоций, крови в ее бесчисленных обитателях. Разговоры, смех, жизнь, Смерть… Все это было словно особенно ярко сфокусировано в этом мире, одном из островов посреди бесконечного пространства. Он приблизился к нему, наблюдая шумный бескрайний город, который на самом деле бескраен, ибо он замыкается сам в себе. Во всех планах. Автострада, гул двигателей… Голоса.
– …дорогая, успокойся, мы скоро будем на месте…
– …а потом я и говорю: «Даже не думай!..»…
– …я очень советую тебе эту игру, графа и сюжет там обалденные…
– …Анубис тебя забери!!
Анубис прислушался.
– Ненавижу тебя!!
– Да что ты говоришь! Прямо Анубис?! Боюсь, тебе от меня не отвертеться еще очень долго!
Бог Смерти усмехнулся, приподняв губы и показывая хищный оскал острых клыков. Потом сфокусировался на машине, летевшей над флайкаром, в котором шла оскорбительная для бога перепалка. Анубис сосредоточился и вытянул руку вперед. Потом сжал пальцы в кулак. Машина замерла. Он повел кулак вниз и машина резко повернула, войдя почти в штопор и тяня за собой на буксире еще одну машину. А потом ее передний бампер врезался в крышу, ровно в то место, где сидел обидчик, мгновенно разрушая и перемалывая его хрупкую оболочку. Анубис рассмеялся, отметив тот факт, что дух этого человека был столь слаб, что даже не сумел отделиться от тела, погибнув навеки. Он выпустил машину, которая тут же выровняла полет и зависла в пространстве. И в этот момент рядом с троном Анубиса возник огненный вихрь и из него выступил высокий силуэт.
– Ну, привет, Сет. – сказал Анубис, не отрываясь и упиваясь сценой жестокой смерти перед собой.
Тот фыркнул и тряхнул головой. Потом яростно сказал:
– Ты затронул сферу моих интересов!
– Каким же образом, Младший Брат? – с язвой в голове уточнил бог Смерти. Сет свернул глазами, но промолчал на оскорбление, ответив:
– То существо, что ты использовал в своем отвратительном деянии, оно мое, и у меня есть особые планы на него!
Анубис выпрямился, потом встал с трона, выпрямившись перед Сетом. Это было небольшой ошибкой – Сет был заметно выше. Последний усмехнулся и покачал головой.
– Не стоит, брат, ты же знаешь, что я сильнее. К тому же твои методы… Ты мог бы сделать это красиво. Суть смерти не в смерти, а в пути к ней.
– Не смей мне указывать пути смерти!! – разъярившись, прорычал Анубис, хватаясь за оружие. Сет усмехнулся, поднимая руку, в которой был зажат призрачно и обманчиво эфемерный клинок, словно сотканный из светящейся золотой паутины.
– Иронично, не так ли? Бог Смерти играет со своей смертью.
Анубис зарычал и бросился вперед.

Сет легко увернулся от взмаха косы Анубиса, торжествующе улыбнувшись и ударив кончиком меча по ее рукояти, усиливая инерцию, которая развернула бога Смерти спиной к нему. Потом отпрыгнул на два шага и замер, ожидая новой атаки Анубиса. Тот развернулся и оскалился, показывая клыки. Потом вновь кинулся на Сета…
Как описать битву двух богов?.. Столкновение двух исполинских фигур неограниченной мощи и уверенности? Вихрь, буря, ураган ударов, смазывающихся в сверкающие полосы от скорости, непрестанный лязг и звон сталкивающегося оружия, высекающего искры и вспышки, сливающегося в единый рев, как олицетворение бесконечной силы.
Вспышка, удар, уворот, финт в финте, чтобы провести совершенно иную атаку. Сет упивался битвой с противником, который быть почти равен ему. Он наслаждался каждым движением, восхищаясь, когда Анубис едва не доставал его острием своей косы. Он рассмеялся и крикнул:
– Ты стал лучше за это время!
Анубис рыкнул в ответ и вновь перешел в атаку. Сет расхохотался, потом бросился вперед, проворачивая один сложнейший прием, состоящий из сотни ударов, прием, неизвестный на планетах, и который никто из смертных не сможет сделать никогда. Бог Смерти, скалясь, перешел в глухую оборону, не в силах отразить град ударов.
– Первая кровь!
– Для тебя это всегда было игрой?
– А как иначе?
Глаза Сета сверкнули над столь же ярко сверкающим лезвием. Потом, пользуясь слабым положением Анубиса, он сделал вид, что хочет нанести рубящий удар по голове, а когда тот вскинул рукоять косы, ставя блок, сделал ему подножку. Анубис с ревом упал на спину, Сет вытянул руку, острием меча коснувшись его шеи и криво усмехнулся-оскалился. Потом бросил быстрый взгляд через плечо.
– Это же пространственный разрыв?
Глаза Анубиса сузились, но он бросил быстрый взгляд на сверкающее лезвие и, не смея подняться, прорычал:
– Не смей!!!
Сет усмехнулся, затем разжал руку. Золотая паутина, составляющая меч, начиная с острия, втянулась в себя, пропадая. Потом бог Войны развернулся и единым, едва уловимым взглядом прыжком, кинул себя во все еще висящее в воздухе изображение Теймара. Анубис вскочил на ноги и, бросился следом за Сетом, взмахнул косой и со свистом рассек воздух, в том месте, где за сотую долю мига был бог Войны. Но ни того, ни разрыва уже не было… Анубис остался один, посреди бесконечной пустоши, в бессильной ярости воя на багровое светило.


Улицы воcточной части Теймара >>>

Тонкие губы презрительно дрогнули. Эти божества, которых она вообще за богов не воспринимала в силу своей оригинальной психики, просто дети! Ну что за радость - раз в пару десятков лет снова сцепиться ради бессмысленной битвы? Все, что она ощущала в такие моменты - подергивание шрама. Будто вот-вот откроется и неизвестно какая радужка с неизвестно каким зрачком охватит мир. Или вообще без зрачка и радужки - просто черная жидкая пустота, вспыхивающая образами страха каждого живого и не живого. Памятью. Но, увы. Дергался, а вот открываться, видимо, и не думал.
Она не думала о смерти, глядя на битву божеств смерти. Тот, кто не умирал и не умрет просто не знает, что это такое, зачем думать? Не по ней песня могил. Не хватит сил заинтересовать своими переливами и утащить в мир еще более мертвых - в абсолютное ничто. Кусочек космоса.
Конечно, как и ожидалось, Сет снова обвел Анубиса вокруг пальца. И ускользнул по своим таинственным делам, до которых даже не хотелось опускать мысли.
Жрица слегка усмехнулась, медленно подходя к шакалоподобному и тихо произнося, зная, что божество услышит:
- Снова веселитесь, как я погляжу?
Конечно, не самый своевременный вопрос, учитывая недавнее вытье. Блеклое красноватенькое, как подгнивающее яблоко, светило.
Что-то поменялось в существе, закованном чешуей? Нет. Но шрам снова попытался раскрыться, чтоб увидеть невидящим глазом самое сокровенное, что может быть - Луну. Ту самую. Которая освещала путь Нибиру. Но увы. Опять - ни глаза, ни Луны, только ожидание.
- Не хотелось бы слушать вопросы про Хранителя. Мустакракиш все еще спит. - девушка (?) ненавязчиво пресекла возможные вопросы - уж очень Верховные любили обращаться к ней именно по этой теме. Терпеть их от кого-то еще не хотелось.
Серповидных посошок сейчас имел форму длинного копья с витиеватым высоким наконечником. Само собой, древко было увито кожаными ремешками, а под тусклым металлом стали на серебристой нити была подвешена фенечка из прозрачных зеленовато-неоновых бусин. "Оружие" Жрица слегка придерживала пальцами. При этом сама фигура застывшей Эден высказывала самый настоящий укор, даже упрек.

Анубис, не оборачиваясь, зарычал на незваную гостью, приподняв губы в жутком оскале. Напугать ее он не старался, ему это было все равно. Но раздражен он был в высшей степени. Сет умудрился его обмануть! Наверняка мерзкий бог почувствовал его игры с разрывами пространства и тут же придумал этот дерзкий план. В его духе. Сет круто обернулся к жрице и посмотрел на нее сверху вниз. Потом заявил:
– Слишком дерзкая манера разговаривать с тем, кто может уничтожить тебя. Не забывай, это моя земля, мой мир. Пробудился ли твой покровитель, мне все равно. Он будет жить лишь до тех пор, пока спит.
Анубис также резко отвернулся, мгновенно забыв про досадливую помеху. Он задумался на миг, не последовать ли ему за Сетом, но тут же откинул эту мысль. Ведь не мог же он покинуть этот мир. Волей случая и происхождения он был заперт в П'халаре. Хруст камней под ногами живой, заставил его вновь вернуться на земли П'халара. Он глубоко втянул в себя мертвый воздух мертвого мира. Потом сменил гнев на милость, обдумав какую-то мысль и сказал жрице:
– Я в Дат. Забрать тебя с собой?

- Слишком дерзко для шакала, Анубис. Тебе дали повелевать над этим миром, но ты всего лишь один из многих здесь. И у тебя во власти лишь Смерть. Это, кажется, здесь называют доминантами? Ты ничтожен по сравнению с тем, кто может дать жизнь целой расе. Второй шанс целому миру.
Жрица спокойно смотрела снизу вверх на божество. Губы едва-едва шевелились, а в глазе не было ничего, кроме усталости. Ожидание выматывает.
- Не смотри на меня так и успокойся. Это всего лишь знание, перешедшее мне из нашего мира в памяти крови. А лгать я не люблю, терпи. Кстати, на счет того, кто тут незнакомец. Мы, лацерты, появились тут сразу после сотворения, лишь по случайности перейдя именно сюда из своего мира. Так что... Виделись мы. Жаль, что у узконаправленных божеств такая короткая память.
Что-то похожее не скорбную улыбку. Но только похожее. Едва-едва. И вообще, улыбкой это можно было назвать лишь при очень хорошем воображении.
Жрица, узрев, как Анубис куда-то потопал, слегка шевельнула хвостом, легко развернулась и собралась идти дальше. Но ее окликнули и предложили перенести в Дат. Лацерта задумалась, но лишь на мгновение.
- Зачем? Это всего лишь город. С мертвыми душами. С нечистью. Тем более, я давно голодна, так что, боюсь, с десятка мертвых ты можешь не досчитать после моего визита.
Неожиданно Эден осенила мысль. Неожиданная, но ей надо было бы это наконец узнать.
- Анубис, ты можешь полностью менять этот, загробный, мир? Или это тебе не подвластно? И правда ли, что в случае сна или смерти божества из мира вокруг исчезает какая-то его частица?

Анубис отвернулся, смотря вдаль, на горизонт-бесконечность мира мертвых. Это принесло ему успокоение и что-то, похожее на умиротворенность. Почему нет? Слова Эден заставили бога смерти вспомнить о собственной душе. Это весьма ошибочное мнение, что у Смерти нет чувств. Просто грани у них совсем иные. Анубис слегка пожал плечами, потом указал когтистой рукой вперед, в пространство мира и ответил:
– Да, конечно. Это ведь и есть моя жизнь. Этот мир порождение моего разума, потому что после свержения… – он замолчал на миг, но совладал со своими чувствами и продолжил. – После свержения я творил этот мир. Отличается ли чувство созидания Смерти от Жизни? Цикл единый, а его фрагменты одинаковы. Чаще всего созидание проистекает из разрушения. Вот Жизнь… Деревья растут из праха прошлых жизней. Животные дышат воздухом, созданным разрушением иного вещества. Планеты образуются из пепла давно угасших звезд. А боги? Мы – порождение уже прошедших чувств. Но и мы – акт созидания. И ведь в каждом из нас заложено созидание изначально. Просто разные его грани, Созидания. В Смерти тоже есть созидание. И оно просто логичное продолжение иного творения. Мне неприятно представить, во что превратился бы наш мир, если бы не было меня. И не только из личных амбиций. Представь, если бы ничто не разрушалось? Ничего бы и не зародилось, потому что все Созидание опирается на Разрушение.
Анубис передернул плечами.
– Абстрактные размышления, и даже довольно-таки тривиальные. Ведь я уже говорил – это заложено в саму нашу природу. В мою – в большей степени. Но, мне кажется, что именно ты и сможешь оценить это. И отложи оружие, между нами не может быть битвы. Мы похожи больше, чем ты можешь подумать, жрица мертвой жизни.

- Мне нравится ход твоих мыслей. Мы, наверное, были аналогом этого мира для других миров в нашем измерении. Без уничтожения прежней ментосферы на планете не могла бы зародится новая жизнь. Жизнь через полное уничтожение прежнего. Только я не знаю, акт ли мы созидания, часть ли божества, как у осьминога - щупальца. Или мы вообще что-то иное.
Голос прозвучал как-то грустно и даже с извиняющимися нотками. Хоть чего-то она не знала.
- Во мне не заложено этого знания. Хотя я могу даже вспомнить вкусы разных планет, которых никогда не пробовала. Иногда как-будто вспоминаю. А еще... Луна. Белоснежная, чуть-чуть как-будто льдисто холодная, едва заметно голубоватая. В виде сердца. Я никогда ее не видела, но я тоскую по ней. Это так неприятно. Она будто бы внутри меня. Часть Мустакракиша? Я... Я не знаю.
Немного помолчала, дума, как ответить на счет оружия. Она, конечно, никогда не задумывалась, но...
- Я не могу его убрать полностью. Оно всегда со мной, сколько я существую. Ни ножен, ни чего-то еще... Я даже не знаю, как его убрать. Будто мне изначально было приказано с ним не расставаться. Я не знаю, как его убрать.
Но все же копье стало изменяться под спокойным взглядом лацерты. Уменьшалось, втягивалось само в себя, формируясь в небольшой кинжал, который Жрица кое-как уместила в щель между чешуей и бедром на боку. Как ты не взгляни, но никаких отверстий, ножен, углублений или еще чего у нее предусмотрено не было.
- И чем же мы похожи? Я всего лишь.. М.. Сосуд божества. Даже хуже - печать. Представляешь, если он завтра пробудится? Что-то подсказывает мне, что я обязательно исчезну. Наверное, из моего тела и моей памяти зародится заново раса Лацерт.
Конечно, не факт. Но что-то ей подсказывало... Она боялась. Он, Мустакракиш, мог создать расу на более высоком уровне, основываясь на нажитых ею Знаниях. И она станет уже чем-то ненужным... А ведь она живет только ради Него. Ради Пробуждения. Отдать душу... Что значит отдать? Ее и не спрашивали. Она была создана, чтоб отдать себя всю на служение тому, чего почти не знала. На самом деле, для Мустакракиша она была не более чем рукой. А собратьев знала мало - ее к ним не пускали почти. И все же... Она не будет жалеть, даже если она прекратит свое существование в день, когда Он вернется. Она никогда не узнает больше о мире, в котором родилось это тело, чтоб стать вместилищем ее души. И не увидит Луну. Ту самую.
- Нас нельзя сравнивать. Я не более, чем что-то очень древнее, но не вечное.

– Грани алмаза являются неотъемлемой его частью, при этом и будучи самостоятельной деталью. – словно процитировал Анубис, продолжая смотреть вдаль. Потом он повернулся к жрице и усмехнулся, взмахнув рукой. Каменный трон потерял свои очертания и растворился в скале, вновь вернув равнине ее идеальную правильность пустоты. – Да, ты права, Дат и мне не нужен. Пустой город отчаяния или бессмыслицы. А вот месть… – Анубис рассмеялся лающим злым смехом. – Месть это куда приятнее, особенно если она ведет к разрушению. Это может показаться странным – ведь Война и Смерть почти неразлучны, но есть и множество различия, особенно в наших ипостасях. Борьба за выживание, битвы за себя и свою целостность… Все это – неприемлемо мне.
Анубис оскалился в пространство, даже не понимая, что он слабее всего этого, что дух тех существ, которые, как он считал, жили, лишь чтобы умереть, подчас бывает сильнее его. Ведь он правит самым моментом смерти. А может ли она быть возвышенной, поэтичной, вдохновляющей? Нет… даже спокойной она бывает очень редко. Как избавление ли она приходит, как мука или как забытье, в основе этого неизбежного мига угасания лишь одно – сожаление. Бог Смерти хмыкнул и добавил:
– В сути подобных противостояний сама основа нашего мира. Иначе он бы был слишком статичен. Я всегда думал, и думаю, что сама суть Хаэрона – логика конца, осмысленность смерти. Что наши отцы создали его специально, чтобы каждый в нем мог умереть, потому что бесконечность, это просто скучно. Но иногда мне кажется, что я ошибаюсь… – Анубис встряхнул головой. – Тему можно продолжать бесконечно, но я уже говорил – это скучно. Сейчас же я хочу проследить за Сетом и…
Анубис замолчал, потом поглядел на жрицу. И предельно сосредоточился, оставляя лишь часть сознания свободной для внимания к происходящему.

Жрица как-то жалобно резко взглянула на божество, вдохнула воздух, собираясь что-то сказать, но тут же покачала головой, скорее убеждая себя, чем окружающих:
- Мне не понять. Я никогда не рождалась. Не может умереть то, у чего нет даже начала! Даже в момент моего исчезновения... Что я об этом знаю? Я либо исчезну совершенно, растворюсь, как будто меня и не было никогда. Либо в момент же "смерти" сразу начну, даже так - продолжу жить в каждом, в ком будет мое дыхание. Я... Я не пойму, чем отличается бесконечность от любой другой вещи.
О да. Одними наблюдениями за чужими жизнями тут не ограничишься. Пока не почувствуешь, где грань зарождения, а где - смерти - не поймешь.
- Проследить за Сетом... В мире живых? Смешной мир. Там все так ярко, так быстро меняется, что хочется оставаться там вечно. Жаль, что от голода каждый раз приходится возвращаться Сюда. А попасть обратно всегда сложно - такое ощущение, что в мире живых малок то увлекается всякой мистикой. С каждым столетием все меньше народа может призвать меня в свой сон. Да еще и не каждый соглашается выпустить - трусливые душонки.
А вот тут жрица неожиданно серебристо рассмеялась. И правда такие забавные! Стоишь перед ними во всей красе и предлагаешь впустить в Свой мир... А они пятятся, пятятся, не могут уйти, целую ночь воют, а так до самого рассвета. А потом попадают в мир мертвых, встречаешь их с коварной улыбкой... И видишь, как бедный призрак готов тут же рассеяться от ужаса. Что в жизни, что после смерти...
- Как жаль, что для меня смерти не существует! Хотя, с другой стороны, Морталз так ее боятся, что мне порой тоже становится за них страшно. - потянулась с довольной улыбкой Дитя Эден, хрустнув всеми косточками - и внутренними и наружными.

Анубис фыркнул, потом оскалился, показывая крупные, неестественно острые белые клыки.
– Смерть – это прекрасно, я не могу даже думать иначе. Даже если захочу… А я не хочу.
Он надолго замолчал, а потом взмахнул когтистой лапой и воздух перед богом и жрицей сгустился, завертелся, а затем словно протаял в глубину, открывая вид на мир смертных, все тот же Теймри. Изображение рывком приблизилось, открыв взгляду узкие мрачные и грязные переулки Теймара. Бетонные стены, местами укрепленные или просто покрытые ржавыми железными листами, разукрашенными нелепыми рисунками нависали над ними, оплетенные тонкой вязью арматуры, неизвестно зачем помещенной там. А, возможно, и просто рухнувшей вниз с более высоких ярусов города. И по этим переулкам, между грудами мусора, отслужившей свое техники и мутными лужами медленно шел Сет. Все в нем говорило о радости и предвкушении чего-то яркого и дикого, глаза сверкали, а на губах блуждала дерзкая улыбка. Но его плечи были напряжены. И он явно чувствовал, что за ним идут несколько мужчин, одетых в лохмотья, нездорово ухмыляясь и откровенно собираясь попытаться ограбить Сета. Анубис усмехнулся, потом указал Эден на висящий в воздухе разрыв и заметил:
– Сейчас будет показной спектакль.
Тем временем группка догнала Сета. Один из них тяжело опустил руку ему на плечо. Сет остановился и от него почти ощутимо ударила волна удовлетворения. Оборванец что-то ему сказал. Бог войны же обернулся и поднял руку, сжатую в кулак. Из нее вверх потянулся появляющийся меч, сплетение ярости и солнечного света, оборванцы замерли в нерешительности, один бросился бежать, второй, из-за неимоверной глупости или же отчаяния, напал на Сета… И тут же был сражен, разрубленный на две части. Анубис хохотнул, ощущая прилив энергии. Три молниеносных, неуловимых глазу движения и еще двое упали на грязный бетон дороги, Анубис поспешно нашел звуковую волну. Два предсмертных агонизирующих крика прозвучали как музыка, прокатившись над бесконечной равниной и вернувшись, усиленные эхом в сотни раз. Анубис прерывисто счастливо вздохнул. Сет же, расправившись с последними двумя, вытянул руку, отправив в спину убегающему копье из кроваво-красного света, словно льющегося, как поток жидкости. Он врезался в спину человеку и тот упал навзничь. Сет же выпрямился и разочарованно покачал головой. Эта битва была не для него. Он развернулся и пошел дальше, Анубис вновь взмахнул рукой. Изображение растворилось в окружающем полумраке.
– Иногда я даже немного жалею, что не могу покинуть это место. Но совсем немного. Потому что это место, этот мир – абсолютный конец. И я его окончательная точка. Да будет так…
Анубис повернулся и задумчиво посмотрел вдаль, туда, где за пределом видимости располагался город мертвых. И он вновь задумался о необходимости пути туда. Стоило бы отобрать пару духов попреданней и отправить их в мир живых, чтобы помещать Сету. Это сложная, почти невыполнимая задача… Но Анубис не мог простить.

Спектакль. Именно на спектакль это и было похоже. Лацерта терпеливо дождалась конца представления, но лишь для того, чтобы не выразить ни единой эмоции. Столько раз видела подобное, а в голове все та же мысль.
- Окончательная точка? Ходячее многоточие. Точка наступит со смертью этого мира.
Эден слабо шевельнула губами, выражая насмешливую улыбку.
- И все же взгляни, как дети. Все вы, как дети, играетесь с этим миром. Находите своих фаворитов, своих козлов отпущения. Он для вас не более, чем красивая декорация. нет - аквариум, за которым весело наблюдать. Вот что вводит меня в недоумение столько тысячелетий.
Захотел - сделал.
- Вот, Сет, да? Стало скучно - прорвался в мир людей, убил нескольких, хотя, что самое непонятное для меня...
Жрице внезапно стало лень говорить. Не поймут. Но стоило все же завершать фразы до конца:
- Разве это интересно, сражаться с настолько слабыми противниками? Бред.
Свое отношение к представленному ей актерству Эден выразила. Осталось выразить еще кое-что по мелочи:
- Да даже битвы ваши. Одно дело - играться, как вы, а другое дело - найти достойного равного противника и сражаться до конца. До смертельного конца. Либо даже превосходящего по силам! Но вы - местные божества. Вам со своими силами подобное не доступно. Сладость сражения, азарт, когда жизнь стоит на карте, на реакции, где все зависит от личного таланта, так как одно неверное движение - ты проиграл! Проиграл не для того, чтоб сразиться вновь! Проиграл окончательно, без права реванша!
Лацерта сама не знала, что заставило ее так распалиться. На лице даже прорезался самый настоящий гнев, хотя, что такое эмоции, жрица явно не могла знать. Что такое мимика - подавно.
От такого накала чувств в неживой груди что-то дернулось. У живых там находится сердце. Что могло сократиться в теле Эден, она сама не знала, но было больно. Один раз. Впервые за тысячелетия.
Лацерта, ощутив невероятно сильную боль, зашлась хриплым кашлем. Из шрамированного глаза на секунду брызнул, нет, не свет и не слезы - серебристый, платиновый невесомый туман, быстро рассеявшийся, как будто впитавшийся в мертвый воздух.
Выровняв дыхание, Эден снова стала напоминать статую. Замороженный момент хрупкой и холодной нечеловеческой, иной, красоты.
- Так и помереть недолго. - Голос прозвучал так же отстранено, как и в самом начале разговора. Губы вновь лишь вяло шевелились.
- И все же, я боюсь, в Дат мне сейчас нельзя. Сожру кого-нибудь и не замечу. Не благородно это как-то.

Нефтида медленно брела по бескрайним и молчаливым просторам П’Халара. В её голове крутились привычные для неё мысли. О чём? Конечно же, о смерти. О чём ещё думать в мире мёртвых? Нефтида скорбно вздохнула. Она не производила практически никакого шума, подошвы её сандалий как будто бы даже скользили над поверхностью чёрной земли. Однако, пространство вокруг мрачной богини будто бы само по себе наполнялось каким-то тихим и низким гулом, где можно было расслышать отдалённый погребальный звон и чьи-то стенания. Нефтида сама мучалась от атмосферы, окружающей её, по двум причинам. Первая была в том, что она ненавидела погребальный звон, так как она была богиней самоубийц, а по самоубийцам не служат службы, их не отпевают, и никто не молится за их души. Во-вторых, мучение было обычным состоянием богини, и ненавидела она фактически всё. Эта всепоглощающая ненависть зарождалась глубоко в её тёмной сущности, затем охватывала всю мыслимую вселенную и замыкалась опять же на ненависти Нефтиды к самой себе. При этом Нефтида всегда старалась соблюдать ведомые ей одной законы эстетики смерти, поэтому её облик был всегда исключительно красив, хоть и отличался зыбкостью и мутностью. Вот и сейчас на ней была туника цвета обесцвеченной розы, перехваченная лёгкими серебряными украшениями. Признаться, Нефтида любила светлые цвета в одежде больше чем тёмные, несмотря на свою мрачность. Ответ был прост: кровь из вскрытых вен смотрится на белом гораздо эффектнее и благороднее. Нефтида всегда помнила об этом, потому что каждую секунду своего существования она была готова совершить самоубийство сотней разных способов, причём каждый способ был бы уникальным и впечатляющим. Она любила производить впечатление на других, но при этом всегда была отстранена и фактически ни с кем не общалась, кроме тех несчастных самоубийц, которые в припадке суицидального бреда постоянно призывали к ней с молитвами. Тогда она могла послать им через время и пространство что-то на подобие бледной и бескровной улыбки одобрения и решительный толчок к действию. Хотя так было не всегда. Куда больше Нефтиде нравились затянувшиеся суициды и неудачные попытки самоубийств. За это время смертный рождал в своей голове удивительное количество ярких и живых мыслей, в основном о своих несчастьях, о ненависти к жизни и о том, как соблазнительны перспективы умереть. Нефтида слушала подобные мысли в головах людей (а иногда и богов) постоянно, лучшие из них она старалась запомнить и с усердием записывала их. Траурная поэзия была единственной страстью Нефтиды, эта её маленькая слабость как-то не уместилась в круговерти всеобъемлющей ненависти.
Внезапно до Нефтиды стали доходить какие-то раздражённые вибрации, источник которых был совсем рядом. Она остановилась и прислушалась. Вибрации рождались в голове странного существа, мёртвой женщины, которая почему-то говорила с богами не то что бы на равных, а даже свысока. Нефтиде это сразу не понравилось, она не переносила подобного обращения с богами, хотя никогда и не требовала подобострастия от смертных. Мёртвая женщина, которая, по всей видимости, была чьей-то жрицей, разговаривала с…. О, неужели, это Анубис? Нефтида совершила непонятное движение, которое означало бы, что у неё перехватило дыхание на какую-то долю секунды. Так было бы, конечно, если бы богиня самоубийства дышала по-настоящему. Тогда бы её сердце сейчас начало бы трепыхаться подобно слабой маленькой птице в руках человека. Нефтида обычно проявляла хладнокровие, но не в тех случаях, когда дело касалось её сына Анубиса, которого она ненавидела так же, как и себя, но при этом любила той болезненной любовью, которая заставляет миллионы смертных лезть в петлю и хвататься за лезвие. Мёртвая жрица разговаривала с Анубисом с оттенком железного презрения, обзывала его «Шакалом» и вообще, вела себя вызывающе и недостойно. Сказать, что Нефтиде это не понравилось – не сказать ничего. Её душа мгновенно запылала от невыносимой ярости, и первой её реакцией было – залезть в мысли мёртвой смертной и просканировать их на предмет желания умереть. Конечно, это было очень парадоксально – думать, что мёртвая мечтает умереть, но это было в П’Халаре, мире смерти, здесь постоянно происходила масса удивительных, с точки зрения смертных, вещей. Тем более, Нефтиде лучше всех было известно, что бессмертные на самом деле гораздо чаще желают смерти, чем смертные. Но она ничего подобного не нашла в мозгах жрицы. Там была чёрная, непроницаемая пустота и холод. Абсолютное отсутствие эмоций поразило Нефтиду. Это было как-то нереально для неё, ведь она сама была клубком разнообразных чувств и страстей, очень сильных и живых, хоть по большей части деструктивного характера. Тогда Нефтида попыталась определить, какому божеству служит эта странная жрица, но никакой информации получить не смогла. Только что-то отдалённо похожее на страх перед чем-то древним и неизвестным промелькнул в сознании Нефтиды. Для всеведущих богов это было абсолютно новое, незнакомое чувство, поэтому реакция Нефтиды была оправдана: богиня в данный момент находилась в полном замешательстве. Нефтида нахмурилась и направилась туда, откуда она ловила слабые импульсы Жрицы и родные вибрации Анубиса, чтобы разобраться, в чём дело.

Анубис молча выслушал заносчивый монолог жрицы. Ни единая мышца на его морде не дрогнула, хотя внутри медленно, но верно нарастал шквал испепеляющей ярости. Он повернул голову, следя за жрицей, весь силуэт которой выражал пафосный, почти наигранный трагизм. Когда та замолчала, Анубис усмехнулся-оскалился, показав ряд острых зубов.
– Не слишком ли ты много на себя берешь, ничтожество? – спросил он, мягко, едва не ласково. – Это наш мир, наша вселенная. Твой бог? Ему позволяют существовать только пока он не причиняет проблем. Даже если он сумеет справиться с кем-то из нас, выстоит ли он против Амон? Да никогда. И кто тут поставил многоточие?
Анубис зарычал, потом поднял руку, распрямив когтистые пальцы и направив ладонь на жрицу. Что та являла собой? Душу, причем не единственную, а целой расы. А души и есть основной приоритет и прерогатива бога Смерти. Эта единая гигантская душа была сильна, но замерла в статисе, безмолвно насмехаясь над тем, чего не понимает. И Анубис сжал пальцы, вытягивая эту душу. Он давил на нее медленно, до предела натягивая эфемерные связи личности, расшевеливая и заставляя кричать самые мрачные ее уголки, причиняя максимум боли и страданий.
– Ты уверена, что даже один бог вам по зубам? – едва разборчиво сквозь нечеловеческий рык яростно спросил Анубис, глядя на жрицу, чувствуя как корчится и вопит ее душа, кроме которой у нее ничего и нет. – Кем будет править ваш бог, если я уничтожу души его расы?
Тьма сгущалась, давление вокруг нарастало, Анубис ощутил даже наслаждение – не каждый день можно насладиться смертью целой расы. О, да… Он с трудом одернул себя и разжал кулак, выпуская жрицу. Потом отвернулся и молча пошел прочь, забыв даже сказать что-то напоследок. Излишняя самоуверенность? Или заносчивость? Скорее полнейшее равнодушие к тому, что может хотя бы отчасти назвать себя живым. Он щелкнул пальцами и вступил в трещину в пространстве, ведущую в Дат.
И не ощутил ничего, никого, кто был рядом, слишком глубоко уйдя в собственные мысли. А возможно зря.

- Мне все равно.
Коротко, почти как вздох. Ей правда было все равно. Они говорят, что
позволили. Они говорят, что не справится. Но ее это не трогает. Не может
трогать. Сложно представить, чтоб скрипка оскорбилась, когда
на нее орут и унижают хозяина инструмента. Это даже где-то
бессмысленно.
Эден и была этой скрипкой. Даже проще - она была футляром. Орать на
футляр еще глупее, так как футляру не просто все равно. Ему еще более
все равно, чем все равно.
Правда, сам Анубис, видимо, решил, что уничтожь он футляр от скрипки -
уничтожишь самого скрипача. И начал уверенно выворачивать из Лацерты то,
что вполне можно было принять за ее душу - знания, накопленные в ней.
Ледяную жертвенность, из которой она состояла.
На место всего этого внезапно прорвались эмоции. Эмоции, которых у нее
не было. Это было. Ужасно. Ужасно больно. Неприятно. Черт, если бы
Мироздание знало, что появление эмоций - нечто более жуткое, чем
изъятие!
Да, Лацерта кричала. Но кричала не горлом - никакие связки не выдержали
такой вопль. Она кричала мысленно. и кричавшая была не Эден. Кричала та
Лацерта, тело которой отдал Эден Мустакракиш.
Вернувшись в свое тело, Эден не ощутила ничего.
- Опять играетесь. И опять с теми, кто слабее. Интересно, как я
должна была проверить, справится ли с тобой Мустакракиш? Все, что я могу
сделать - выжечь тебе глаза и уйти. Глаза ты восстановишь, меня
найдешь, попытаешься уничтожить, что от этого изменится? Явится
Мустакракиш, накормит лацерт всеми душами, которые найдет. И будет у вас
своя народность в мире мертвых.
Эден спокойно посмотрела на уходящего Анубиса. Ей не нужно было быть выше, чтобы смотреть свысока лишь из-за отсутствия страха.
- И снова бессмыслица. Ты уничтожишь мою физическую оболочку, не
более того. Но души то у меня нет. Она осталась там. Тут у меня есть
только тело и знания.
Кажется, что она это уже объясняла около тысячи лет назад. Да, она
живая, она несет в себе идею расы лацерт, но она - не более чем
говорящий сосуд. Бездушный, который не боится смерти. Нужно было
родиться, чтобы умереть. А она появилась. И так же легко исчезнет. Рассеется, как след на песке, зализанный морем. Будто и не было его, этого следа.
И это знание никогда не пугало саму Эден. Правда, не видела она в этом
так же ничего несправедливого, а что может быть еще несправедливее?
Любой человек начал бы топать ногами и вопить, что он не собирается
умирать ради других. А у нее эта мысль была, как данность. Это был
смысл.
Неожиданно чуткие драконьи уши уловили... Что-то. Что-то тяжелое, но жрица уловила.
Слегка повернулась, скосила глаза. Хм, где-то мы ее уже видели, точнее
сказать - ощущали, и очень, кстати давно. Или не она, а кто-то из
съеденных душ. М... Нефтида, точно.
Если и было что-то в Эден абсолютного - знание. Любая, самая мелкая мелочь, всплывала из памяти только лишь по ее желанию.
Носитель информации. Флакон.